Слепая любовь - Страница 37

— Я не могу вечно сидеть на твоей шее, Полина.

— Если дело только в этом...

— Не только в этом. Я же тебе уже говорила. Я себя человеком не чувствую. Понимаешь?

— Данка... милая, ну подумай сама, ведь и правда, ты — слепая... Прости, не обижайся. А с синхронным переводом — не получилось?

— О, это отдельная история. Милый мужчина, да только ему, как оказалось, нужна многофункциональная переводчица. — Данка грустно улыбнулась.

— Все они такие, — заключила Полина, — их только могила исправит. Мужики — одно слово.

— Не знаю...

— Зато я знаю. Поверь, у меня по части мужиков богатый опыт. И вообще — давай не будем о грустном. Такой милый вечер, такие милые лица...

— Ну, расскажи.

Полина улыбнулась — она очень любила играть в эту полуигру, рассказывать, описывать подруге то, что ее окружает. Она старалась, у нее получалось неплохо, и Данка уже много раз говорила ей, что та заменяет ей глаза на все сто процентов.

— Слушай. Мы сидим за столиком в дальнем углу зала... Зал небольшой... Не очень большой. Кроме нашего, еще шесть столиков. На каждом тонкая прозрачная скатерть, посередине — маленькая вазочка с голубыми незабудками. Напротив, чуть правее, музыканты. Тот, что играет, — высокий, сутулый, с длинными, но чистыми волосами, в правом ухе, как водится, сережка... Свет приглушенный, голубоватый. — Полина сделала паузу, глубоко затянувшись сигаретой. — За соседним столиком сидит парочка. Классический вариант — влюбленные. Она — маленькая, тонкая, в облегающем длинном черном платье, волосы тонкие, прозрачные, в ушах длинные золотые нитки, пальцы тонкие... Она вся какая-то воздушная. И он — среднего роста, серые глаза, пристально так смотрит на нее... Она улыбается, ямочки на щеках...

Данка слушала внимательно, изредка кивая — постепенно, мазок за мазком, картина рисовалась. Так было всегда, и она любила слушать Полькины описания, порой не лишенные субъективности, но всегда объемные и живые. И вдруг почувствовала, как голос ее дрогнул — она осеклась, стушевалась, попробовала возвратиться к тому, о чем говорила...

— Что случилось? Что случилось, Полина? Ты кого-то увидела, да? Кого-то знакомого?

Минуту помолчав, Полина все же ответила:

— Знакомого... Мягко сказано. Надо же было так вляпаться!

— Да кто это?

— Неприятное соседство... Игорек, мой бывший сутенер. А рядом с ним какой-то хач... Прошу любить и жаловать, он уже подходит к нашему столику.

— Поленька, познакомишь с подружкой? — Опустив грузное тело на стул и обдав свежим запахом водки, Игорь внимательно осмотрел Данку. Интересная девочка, только глаза закрыты темными стеклами очков — побили ее, что ли, накануне?

— Слушай... Давай не будем. Нам и вдвоем неплохо, — не церемонясь, ответила Полька.

— И все-таки... Девушка, — обратился он к Данке, — как вас зовут?

— Послушай, отстань от нее, — не дав Данке и слова произнести, тут же снова встряла Полина.

— Официант! — Игорь махнул головой и попросил три фужера мартини. — Да ладно тебе, Полька, не горячись.

— Я не горячусь. Только я ведь на тебя больше не работаю и своим временем имею право распоряжаться так, как хочу. Или нет?

— Имеешь. Но ведь мы с тобой друзья, разве не так?

— Не так, — не сдавалась Полина. — Говорю тебе, мы хотим вдвоем посидеть.

Но Игорь не отставал. Уже прилично выпив, стоял на своем, не совсем отчетливо представляя себе мотивы собственной настойчивости. И эта девица — такая странная, рыжая, молчаливая, а что-то в ней есть...

— Пошли, Данка, — Полина вытащила из кошелька несколько смятых купюр, бросила на стол, — давай руку. От него все равно просто так не отделаешься, а вечер уже испорчен. Давай руку.

Растерявшись, Данка не сразу нащупала в пустоте теплоту ее ладони. Рука дрогнула, заметалась в поисках опоры...

— Слушай, да ты... слепая? — услышала она вслед, но не обернулась и ничего не ответила.

А неделю спустя — поздним вечером, она была дома одна — в дверь раздался звонок. Незнакомый звонок, потому что Полина всегда звонила тремя короткими.

Когда-то навязчивой идеей Игоря была Полина. Но Полина свое отработала, теперь в борделе появилась новая блондинка — семнадцатилетняя Аннет, тонкая, изящная рижанка, с изумительным акцентом и прозрачными скандинавскими глазами.

— Послушай, я заплачу тебе любые деньги. Пять, семь тысяч долларов, сто, двести — сколько скажешь, Игорь. Ты же знаешь, у меня никогда с этим не было проблем. Но я хочу ее. Именно ее. Эту слепую, которая была в тот вечер в ресторане. Знаешь, у меня никогда не было слепой женщины.

Игорь сидел в салоне машины, откинувшись на спинку сиденья, курил тонкую изящную сигару. Его собеседник выстукивал длинными пальцами по стеклу барабанную дробь. На одном пальце плотно сидело толстое кольцо, усеянное мелкими камушками. Узковатые, к тому же еще прищуренные глаза смотрели пристально, излучая злую силу. Черный ободок густых, загнутых кверху девичьих ресниц окаймлял такой же черный зрачок, бледная кожа, заметно — выпирающие скулы и узкие, плотно сжатые губы. Белая наглаженная рубашка, тонкая золотая цепочка, запутавшаяся в густом волосяном покрове на груди, — в Москве его многие знали. Да что там в Москве — его знали чуть ли не по всей стране, во многих городах. Его визит в какой-нибудь, скажем, Саратов всегда предварялся звонком из мэрии в самую лучшую гостиницу. Освобождался люкс — вне зависимости от того, кто и сколько времени его занимал до того времени, как джип Сабира Мусаева припарковывался на гостиничной стоянке. Этим же звонком из мэрии заранее регулировались взаимоотношения владельца джипа с местными милиционерами. Ему было позволено абсолютно все.